ПРОЩАНИЕ

Где-то внизу, под лестницей затухало шарканье ног.

Снизу донеслось:

– Надо было остаться –

одному трудно вот так.

Старик захлопнул дверь,

отключил звонок

И сказал почти громко:

– Дурак.

Ты всегда был дурак.

И будешь дурак.

 

Он к чему-то прислушался и пошел туда, к столу.

Потому что там теперь было его место,

Потому что так теперь было нужно.

Просто так теперь было нужно.

Без всякой фальши.

У стола теперь тоже было новое место –

не посредине, а в углу.

И доходить до него теперь было дольше, чем раньше.

Потому что углы всегда дальше.

Он сел на низенькую табуретку,

так,

что видел только свисающий со стола край простыни.

Край покачивался, как маятник,

медленно плыл в глазах.

А может быть, покачивался не он –

может быть, покачивался старик,

Медлительный, как маятник на старых часах.

 

…Так он сидел.

И вспоминал то, чего никогда не было и чего он помнить не мог.

Он вспоминал свой домик в лесу, среди сосновых стволов.

И другой свой домик – с веселой крышей, у развилки дорог,

Где на ржавых указателях бело блестели слова.

(Он знал, что никогда не слыхал и не видел таких слов).

 

И еще один дом – на белой-белой горе.

А с горы, как край простыни, свисали снега.

А над ней, как начищенный маятник,

переливался, звенел и горел

Большой круг, под которым

медленно шли облака.

 

…Так он сидел:

вспоминал то, чего никогда не было, и впитывал тишину.

Пока не пришлось открывать.

Пока не вошли и сказали громко:

– Выносить будем?

А с улицы донеслось причитанье соседок.

Тогда он встал.

Как полагается перед дорогой, поцеловал жену.

И заплакал.

Как ребенок.

По начищенному маятнику,

по белой горе –

по неожиданному подарку,

который эта земля отняла у него напоследок.

 

10.02.1966