ГОД ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЙ (цикл стихов)

И было утро

И человек взглянул на часы.

И увидел, что уже пять.

А она смотрела в потолок, на тени оконных рам.

И тогда человек сказал,

так, просто чтобы сказать:

– Знаешь, наверно, там

холодно по утрам.

 

И женщина сказала: «Нет».

И он знал, о чем она.

Потому что было уже пять

и брезжил в окне рассвет.

И он прислушался к тишине.

И услышал, что тишина

Дрожит, как тень на потолке.

И она повторила: «Нет!»…

 

И было утро. И вставал

День, перемешанный с тьмой…

Шел от Христова Рождества

Год тридцать седьмой.

03.12.62

Женщина

И человек взглянул на часы.

И увидел, что уже пять.

И тогда он подумал, что еще далеко.

Не очень, но далеко.

И подумал, что женщина сможет понять.

Что она должна понять.

И еще:

что это ей понять

будет нелегко.

А она спала с открытым ртом

(Только дети так могут спать)

И знала все, что будет потом,

И что уже пять.

И знала, что время еще есть –

Не час, не два – век.

И знала, что он уже не здесь,

Этот ее человек,

Что он постарается не шуршать,

Что у него «Дела»…

Просто ей стало трудно дышать –

Женщина поняла.

29.12.62

 

До рассвета

И человек взглянул на часы.

И увидел, что уже пять.

И только тогда человек ощутил,

что ночь уже прошла.

Но было холодно и темно.

И рассвет не спешил вставать.

Человек шевельнул онемевшей рукой

и протяжно сказал: «Дела…».

 

И повторил протяжно: «Дела…».

И сам не знал, зачем.

Потому что в сущности у него

не было дел.

А что-то тяжелое и чужое

лежало на плече.

Но об этом он сейчас

думать не хотел.

 

Думать хотелось о другом.

А о чем, он и сам не знал.

Потому что ночь.

А пути людей по ночам неясны.

И человек вздохнул глубоко

и нырнул в глубину сна…

И до рассвета снились ему

хорошие сны.

15.02.1963

 

Ответ

…А потом он думал, что он сказал.

И никак не мог вспомнить, что он сказал.

А тот, напротив, щурил близорукие глаза,

Воспаленные и какие-то очень беспомощные глаза.

 

И это было – какой-то бред:

Этот резкий свет

и эти глаза.

И тот знал, сказал он уже или нет.

Но спросить его…

просто было нельзя.

 

А потом его вывели в коридор.

И тот только коротко глянул вслед.

И беспокойно было в глазах,

в беспомощных, близоруких глазах.

И тогда он понял, что это конец.

И тогда он понял, что это – ответ.

И улыбнулся, что это – ответ:

значит, он ничего не сказал.

25.12. 63

 

За дверью

И человек взглянул на часы.

И увидел, что уже пять.

И вслушался:

там, за дверью, размеренные шаги.

Человек поднял телефонную трубку

и спокойно сказал: «Начать».

И трубка медленно, как всегда,

легла на рычаги.

 

И тек за окном холодный рассвет.

И был он совсем один.

Один, как ночь.

И как рассвет,

что сам по себе течет.

И только за дверью кто-то ходил,

взад и вперед ходил.

Но был он не в счет.

Как ночь и рассвет.

Как сам он был не в счет.й

 

И так, один, он смотрел в пустоту,

над скопищем всех тревог.

А потом он устал.

И закрыл глаза.

И тот его не будил.

И тот не мог заглянуть в глаза.

И понять их тоже не мог.

Он мог ходить взад и вперед.

И он ходил и ходил.

09.01.64

 

Собачник

И человек взглянул на часы.

И увидел, что уже пять…

Но прежде, чем поднялся он,

поднялся старый пес.

И человек сказал псу:

-Ложись-ка, дружище, спать.

И ощутил на небритой щеке

холодный, мокрый нос.

 

И человек постоял и ушел

в сырую, скользкую рань.

А потом он трясся на холодных козлах

и курил мокрый табак.

А потом он думал, что дело – дрянь,

что дело – совсем дрянь,

Что дело – до невозможности дрянь.

И что в городе нет собак.

 

А потом, когда он чертовски устал

и стал от сырости пьян

И когда он приехал почти пустым

и встал пустым у стола,

Начальник сказал, что он слишком стар

и что план есть план.

И, уже не глядя ему в глаза,

протяжно сказал: «Дела…».

 

А он еще стоял у стола

и сам знал, что «дела».

Но он еще стоял у стола,

а тот не смотрел на него.

Он подумал, что должен уже уйти.

И не мог отойти от стола.

И тогда он сказал эти слова:

– Запиши еще одного.

14.01.64

Молчание

Так она и стояла.

Затерянная.

В сером плаще.

А он уже не помнил,

что у нее есть плащ

и что на свете бывает дождь.

И он чуть не задохнулся от всех этих глупых вещей.

Или от того, что слишком много курил в эту ночь.

 

А потом их кто-то толкал.

Локтями.

Чемоданами.

Спинами.

И он рассказывал.

О раскаленных камнях.

О ящерицах.

О том, как погибал Чалый.

А она смотрела на него

глазами, не улыбающимися

и какими-то очень длинными.

Какими-то очень спокойными.

И при этом молчала.

 

И от этого он все говорил и говорил.

И все совсем не о том.

И вспоминал другое:

– Постарайся. Будет скверно, если и ты не придешь.

И еще он вспоминал женщину с узким, как у ящерицы, ртом,

Которой он рассказывал о ней,

когда забыл, что на свете бывает дождь.

И снова:

про белые камни,

про песок, заносящий погребенных,

про рыжую морду в пене, плачущую ему…

«Почему я ему рассказываю,

как по ночам у соседей плакал ребенок,

И почему он все время молчит?

Почему?».

09.02.64