ПОПУТЧИКИ

В плацкартный вагон поезда Львов-Симферополь вошел мужичок.
В руке нес корзину, накрытую белой тряпкой какой-то, и из корзины пищало, как из дудочки детской.
А сам был росту мелкого, с глазками маленькими, серыми, медленными, а на левой щеке под глазом большая бородавка. И нос маленький, но широкий, картошкой. А волосы редкие, спутанные, липкие и на лоб. И фуфайка еще на нем. И ботинки старые, но крепкие еще. А самому лет сорок пять — пятьдесят. А может, больше. А может, меньше.
— Где девятое место? — спросил он под галдеж и писк из корзины. Голос у него был не-то тонкий, не-то густой — средний. Но к тоншине ближе.
— У меня девятое, — сказала женщина, лежавшая на нижнем месте. Женщина была плотная, бровастая. А лицо белое. Как тесто. И лей ей было сорок или пятьдесят. И лежала она крепко, крупно так лежала. Ленивая вся.
— Так что освобождай, — сказал мужичок.
— Чего ж я тебе освобождать буду, когда у меня девятое? — сказала женщина. Но стала подниматься. — И что за поезд такой — еще одни не сошли, а уже других на их места садять. Так тебе и освобождай. — И села все же.
— Вот, садись пока. А до Шевченка доеду, тогда и займешь. А то быстрый очень.
— Ага, — сказал мужичок. — Я тогда спать ляжу, сразу спать ляжу.
— Да что хочешь тогда делай — хоть спи, хоть танцуй. Это уже меня не касается. Я себе сойду и сойду. А что ты будешь делать, меня не касается. Ты куда ж едешь?
— А ето тебя тоже не касается, — въедливо, но спокойно сказал мужичок. И поглядел.
Наступило молчание. Только из корзины пищало и галдело.
— А птицу возить в вагоне запрещается, — сказала женщина.
Мужичок сначала не обратил внимания. А потом как-то забеспокоился:
— А чего запрещается?
— Да можно, можно, — сказал интеллигентный, в очках. — Это она так…
— Так… — не то вопросительно, не то утвердительно сказал мужичок и вроде задумался, уставившись спокойными серыми глазками своими на женщину. Женщина была большая, бровастая, с большими губами. И из сорочки сильно выпирало.
Из соседнего купе по проходу выехал столик на колесах. Столик толкала перед собой женщина. А на столике лежали конфеты, печенья всякие, пирожки, колбаса…
Тут стали разбирать кто что. И есть, вроде, не хотелось, а увидели — и стали разбирать. Так, от нечего делать. Ну, и мужичок потянулся:
— Ето с чем пирожки?
— С повидлом.
— А, с повидлой, — сказал мужичок и посмотрел долгим взглядом на пирожки.
— Так берете? — сказала продавщица.
Мужичок посмотрел на нее таким же долгим взглядом. И не ответил.
Женщина пожала плечами и покатила дальше.
Когда была уже в соседнем купе, мужичок опомнился — наклонил голову набок, чтоб увидеть, и спросил:
— А почем пирожок?
— Десять копеек, — сказала продавщица и потянула столик обратно.
Мужичок вынул потрепанный кошелек, открыл его, заглянул и стал там что-то выискивать толстыми темными пальцами.
— У меня двадцать, — сказал он, вытаскивая монетку, не видную в его пальцах.
— Ну, давай двадцать, — с готовностью сказала продавщица.
Но мужик так и застыл, держа пальцы щепоткой.
— Ну, берешь, что ли? — нетерпеливо сказала продавщица.
Он не ответил. И тогда она резко толкнула столик вперед. Мужичок пожал плечами, сунул щепотку в кошелек, а кошелек в карман.
— Ну, купец! — сказала бровастая.
Женщина, сидевшая напротив, понимающе улыбнулась. Мужичок же не расслышал. Взял на руки корзину. Приоткрыл белую тряпицу. Покопался толстыми пальцами. И пришептывал при этом, чуть по-детски выпячивая губы. А из корзины еще сильнее запищало.
— Вот, — сказал он и вытащил желтого утенка с черным клювом. — Купил. У нас их не продают. Вишь, какой!
Говорил он это, ни к кому не обращаясь. Скорее к самому утенку, чем к людям.
Потом посадил утенка в корзину, поставил корзину на пол. Посмотрел на женщину. Встретил ее взгляд, брезгливый и отчужденный. Но не отвел глаза, а так же медленно продолжал смотреть.
— Чего смотришь? — с вызовом сказала женщина.
Мужичок посмотрел еще, как будто не слышал, а потом взял и сказал:
— Слушай, а выходи за меня замуж. — Сказал он вдруг, но серьезно и спокойно. И не отводя глаз.
Женщина переглянулась с соседкой.
— С перепою, что ли? — сказала она.
— Ну, Фрося, — сказала соседка, — жених тебе отыскался. — И засмеялась.
— Ну и жених! — сказала бровастая. И тоже заулыбалась.
— А что, — сказал мужичок, выходи. Я ето серьезно. У меня машина. И пятьдесят тысяч на книжке. Двадцать пять сразу тебе отпишу.
— Оно и видно, — сказала бровастая. – Пирожка, вон, за десять копеек себе не купишь.
— Двадцать пять сразу отпишу, — упрямо сказал мужичок.
— А что, Фрося, — сказала соседка, если его отмыть да одеть, чем не жених?!
— Поматросить и забросить, — сказала бровастая. И добавила: — Да старая я уже женихаться.
— Старая, не старая, а мне подходящая, — сказал мужичок. — Ну, так как?
— Давай, Фрося, — сказала соседка. — Двадцать пять тысяч на земле не валяются.
— И машина, — сказал мужичок.
— Ну тебя к лешему! — сказала бровастая. Совсем сдурел мужик. Но голос у нее стал другой. И смотрела с интересом.
Поезд, подъезжая к станции, утишил ход. Обе женщины молча стали собираться. Мужичок тоже молчал, но время от времени поглядывал на крупное тело женщины.
Когда стали выходить, она вдруг обернулась:
— Адрес-то дай — может, когда-нибудь в гости заеду…
Но мужик уже укладывался и не расслышал, что она сказала.