ТОТ, КТО ОСТАЕТСЯ СОЛДАТОМ
Еще несколько минут он чертил карандашом по бумаге.
Линии ложились густо и ровно.
Он по-хозяйски подошел к шкафчику,
налил стакан малаги
И сказал себе: «Будем здоровы».
И налил еще, и еще, и еще раз.
Но линии ложились по-прежнему – ровно и густо.
Он чертыхнулся и стал рисовать женские профили без глаз
И глаза без профилей.
И в глазах было темно и пусто.
Как на улице, – усмехнулся он
и подумал, что хорошо бы поужинать…
Еще несколько раз звонил телефон.
Но… к себе не звонят.
Остальное было неинтересно и ненужно.
Он долго вглядывался в фотографию на столике.
Он стоял перед ней, стараясь не шататься.
И только тогда понял, что пьян,
пьян настолько,
Что может даже остаться.
Кошка на пухлом пуфике приоткрыла зеленый глаз
И долго смотрела на огромный квадратный ботинок.
К левому краю ботинка присохла грязь.
Кошка спрыгнула на блестящий паркет
и ушла за холодильник.
Он вспомнил того солдата.
(Он сам тогда был солдатом).
Тот стоял на краю воронки,
наполненной жидкой глиной,
И повторял: «Жить», не спуская глаз с автомата,
И размазывал слезы по лицу, обросшему щетиной.
И тогда он сказал: «Хорошо».
И тогда он сказал: «Беги».
И опустил автомат,
потому что сначала тот не понял ничего.
А потом тот по грязи подполз к нему
и принялся целовать его сапоги.
И тогда он не выдержал.
И убил его…
За окном шел дождь.
Как тогда.
Тягучий и долгий, как бред.
Где-то за стеной гудели голоса.
Он надел плащ и выключил свет…
…И остались лежать на столе пустые глаза.
29.04.62