ТОТ, КТО ОСТАЕТСЯ СОЛДАТОМ

Еще несколько минут он чертил карандашом по бумаге. Линии ложились густо и ровно. Он по-хозяйски подошел к шкафчику,

налил стакан малаги

И сказал себе: «Будем здоровы».   И налил еще, и еще, и еще раз. Но линии ложились по-прежнему – ровно и густо. Он чертыхнулся и стал рисовать женские профили без глаз И глаза без профилей.

И в глазах было темно и пусто.

  Как на улице, – усмехнулся он

и подумал, что хорошо бы поужинать…

Еще несколько раз звонил телефон. Но… к себе не звонят.

Остальное было неинтересно и ненужно.

  Он долго вглядывался в фотографию на столике. Он стоял перед ней, стараясь не шататься. И только тогда понял, что пьян,

пьян настолько,

Что может даже остаться.   Кошка на пухлом пуфике приоткрыла зеленый глаз И долго смотрела на огромный квадратный ботинок. К левому краю ботинка присохла грязь. Кошка спрыгнула на блестящий паркет

и ушла за холодильник.

Он вспомнил того солдата.

(Он сам тогда был солдатом).

Тот стоял на краю воронки,

наполненной жидкой глиной,

И повторял: «Жить», не спуская глаз с автомата, И размазывал слезы по лицу, обросшему щетиной.   И тогда он сказал: «Хорошо».

И тогда он сказал: «Беги».

И опустил автомат,

потому что сначала тот не понял ничего.

А потом тот по грязи подполз к нему

и принялся целовать его сапоги.

И тогда он не выдержал.

И убил его…

  За окном шел дождь.

Как тогда.

Тягучий и долгий, как бред.

Где-то за стеной гудели голоса. Он надел плащ и выключил свет… …И остались лежать на столе пустые глаза. 29.04.62